Область аксиологии весьма обширна. К ней относится ряд философских дисциплин: эстетика и этика, религиоведение и др. Аксиологическими являются и все религиозные доктрины, а также гуманитарные науки и искусство. Иными словами, сфера аксиологии есть предметность, не имеющая абсолютные и строго локализованные границы. По сути, вся духовная культура несет в себе аксиологический (точнее оценочный) смысл. Однако данное положение вещей было бы неправильно истолковывать в плане аксиологического релятивизма, или как отсутствие некоторой устойчивой структуры в мире ценностей и оценок. Дело обстоит совсем иначе. Как и гносеология, теория оценки, прежде всего, имеет свое мировоззренческое основание, или теоретическое ядро. Все его содержание является учением о человеке и мире его ценностей. Поэтому аксиологическое ядро можно было бы назвать социальной, или социально-философской, антропологией. В случае подобного широкого использования, термин «социальная антропология» значительно отличается от того, что в истории философии относили к классической философской антропологии (труды Л. Фейербаха, Н. Чернышевского и др.) или к современным западным ее вариантам (Шелер, Плеснер, Фрайер, Гелен, Шельски и др.).
Понимание социальной антропологии как теоретического ядра современного мировоззрения является гораздо более широким, чем привычное ее классическое и постклассическое истолкование и представляет собой социальную онтологию. На принципах подобной онтологии мы далее и остановимся.
Состояние отечественной социальной антропологии таково, что в ней не нашел адекватного разрешения даже исходный вопрос о единстве и специфике человеческой сущности и существования (явления), что выражается в множестве их определений, носящих нередко эклектический характер. Например, только в литературе, опирающейся на Маркса, используются встречающиеся в его работах три нетождественные формулировки сущности человека. Первая констатирует общественный характер сущности человека; вторая приравнивает ее к совокупности (ансамблю) общественных отношений; третья усматривает эту сущность в деятельной активности человека. В немарксистских работах проблема сущности и существования решается весьма разнопланово. Философско-антропологические школы рассматривают сущность человека как биологическую, социально-биологическую, культурбиологическую и т.д. Напротив, современный сциентизм, склоняющийся к антропологическому релятивизму, нередко отрицает наличие особой человеческой сущности, либо усматривает в человеке исключительно продукт формирующих его культурных условий: экономических, научно-технических, языковых и др.
Отсюда необходимость начать изучение современной социально-философской антропологии, или аксиологии, с проблемы сущности человека.
Безусловно, проблема человека - это вечная и неиссякаемая проблема всех институтов и форм познания, однако в различные исторические эпохи на первый план выходят совершенно определенные ее аспекты и версии решения. Сегодня особенно остро ощущается потребность в общих философских концепциях, способных синтезировать в единую и непротиворечивую картину многообразные факты и их научные интерпретации, полученные в ходе познавательной деятельности в XX столетии. Человек, подобно любому другому объекту познания, должен быть определен на уровне сущности. Это позволит выявить его основное качество и отграничить от всякого иного класса предметов и явлений. При этом следует иметь в виду ограниченный, абстрактный характер общих философских теорий, их усредняющую направленность и невозможность всестороннего описания живой и многообразной человеческой жизни. Поэтому проблема, загадка человека никогда не может быть решена раз и навсегда, полностью и окончательно. В то же время «раз все есть стремление, весь человек есть только проблема, то для этой проблемности, чтобы о ней говорить логически последовательно, требуется также и беспроблемность, абсолютная истина. Она нужна нам потому, что иначе нельзя будет обосновать и всего нашего относительного и проблематичного существования» [7].
Отечественное мировоззрение традиционно базируется на понимании человека как общественного существа.
Само исходное представление о человеке как существе общественном не является ни бедным, ни богатым, а лишь внутренней характеристикой, сущностной дефиницией. Теория человека фиксирует в меру своих возможностей сильные и слабые стороны данного конкретного общества, бедность и богатство присущих ему социальных связей, правда, не всегда адекватным образом.
Самое простое понимание общественного (как сущностной характеристики человека) заключается в отнесении к нему всего того, что создается именно в сфере надприродного, абиотического бытия и не возникает там без участия человека. Общественная реальность поэтому включает в себя машины и механизмы (техносферу), домашних животных и окультуренные растения, учреждения науки и искусства и многое др.
Необходимо подчеркнуть, что сама сущность человека носит интегральный характер в том смысле, что социальны и общество в целом, и каждый отдельный индивид. Оставаясь устойчивой и неизменной основой человеческого бытия, общественная сущность человека, вместе с тем, конкретно-исторична, т.е. модифицируется в зависимости от всех особенностей данной эпохи, формационной и культурно-бытовой сферы. Эти изменения на уровне человеческого существования порой бывают достаточно радикальными, однако происходят в рамках единой -социальной - формы движения материи.
Человек не в состоянии «преодолеть» свою общественную сущность и выйти за ее пределы во внеобщественное. Между тем задача «преодоления Марксова редукционизма» и превращения общественной реальности в «промежуточную» в становлении человека порой выдвигается в качестве фундаментальной. Именно так формулирует ее в своей (в целом весьма оригинальной и творческой) работе Б.В. Колумбаев, по словам которого «отрицание общественного есть утверждение человеческого». Автор преследует цель «через ограничение общественного открыть (преодолеть) человеческое...», «главное в человеке» он усматривает в том, что не задействовано в общественном развитии и не формализовано в общественных отношениях, которые «растирают» человека [6, с. 6, 13, 38].
Как отмечалось, помимо определения человеческой сущности в качестве общественной, на протяжении всего нашего столетия используются еще две формулировки, в соответствии с которыми сущность человека отождествляется с совокупностью (ансамблем) общественных отношений или же форм деятельности. Так, Г. В. Хрустов в публикациях 60-х годов утверждал, что «человек есть не что иное, как человеческая деятельность, -и в этом его сущность, а не просто отличительная особенность» [10]. Ряд современных отечественных и зарубежных исследователей, продолжая развивать эту мысль, усматривают в деятельности подлинную общественную субстанцию, исходную категорию построения целостной социальной теории.
Длительное время в философской и научной литературе пропагандировалось марксово понимание сущности человека как совокупности общественных отношений [11]. Как правило, соответствующей цитатой и ограничивались, не задаваясь вопросом о том, насколько, во-первых, правомерно отождествление сущности человека с совокупностью общественных отношений и, во-вторых, отвечает ли подобное воззрение истинным взглядам классиков марксизма? Между тем, сведение сущности человека к общественным отношениям представляется неправомерным хотя бы потому, что игнорирует ее деятельную природу. Правда, отдельные исследователи ставят знак равенства между общественными отношениями и деятельностью, тем самым пытаясь снять проблему.
Позиция прямого отождествления деятельности и общественных отношений для современной литературы в целом не типична. В случае признания отношений и деятельности относительно самостоятельными общественными факторами возникает чрезвычайно важный мировоззренческий вопрос о специфике их взаимосвязи между собой и сущностью (природой) человека. Деятельностный характер последней в работах ряда авторов выступает как бы привеском, чуть ли не второстепенным свойством при соотнесении ее с общественными отношениями. Последние рассматриваются в качестве «исходного пункта», «исходной категории» построения целостной социальной теории. Для этой точки зрения характерно признание в качестве относительно самостоятельных тех или иных видов общественного отношения при одновременном отрицании аналогичных им форм деятельности. В качестве альтернативных встречаются утверждения о субстанциальной значимости в обществе феномена деятельности, а отнюдь не отношения.
Есть все основания полагать, что философское понятие становится категорией только тогда, когда оно имеет соотносительное понятие. Отдельно взятое, пусть и весьма важное мировоззренческое понятие, не может играть роль категории. Что касается понятий «общественное отношение» и «человеческая деятельность», то они нередко употребляются вне связи друг с другом, в одиночку, что придает им некатегориальный оттенок, означающий недостаточно строгий и определенный смысл данных терминов в рамках философской теории. Кроме того, понятия деятельности и отношения употребляются порой с такими речевыми оборотами, которые вряд ли приемлемы, например, с понятиями «недеятельности», «внедеятельности» или «бездеятельности». Однако подобных состояний в обществе, строго говоря, не существует точно так же, как в природе отсутствует состояние «недвижения».
Все сказанное порождает серьезную проблему логически корректного введения терминов «деятельность - отношение» в философскую систему. О наличии здесь определенных трудностей свидетельствуют многочисленные индивидуальные и коллективные курсы философии, где сущностное изложение рассматриваемых понятий, как правило, отсутствует. Обычно явочным, эмпирическим путем сразу вводятся понятия разного вида и уровня деятельности и отношения (экономических, правовых, политических) без анализа их как целостных явлений.
Общественное отношение и деятельность - это не рядовые свойства среди многих других свойств и качеств человеческой жизни; они представляют собой два универсальных типа связи, в совокупности вбирающие все многообразные виды взаимозависимостей. Поэтому отношение и деятельность необходимо отнести не к обычным, а к специфическим свойствам социума. Подход к отношению и деятельности как атрибутивным характеристикам общества в последнее время завоевывает все больше сторонников. Он предполагает рассмотрение отношения и деятельности в качестве таких свойств, которые входят в сферу природы самой социальной сущности, составляя ее неотъемлемое внутреннее содержание. И все же отношение и деятельность не замыкаются рамками общественной сущности и далеко выходят за ее границы, вследствие чего они должны быть увязаны с более широкой областью, т.е. всем человеческим (цивилизационным) существованием. В качестве подобной, более широкой, сферы выступает та предметная действительность, которую чаще всего именуют ценностной, формационной или цивилизационной реальностью.
В предельном случае цивилизационное (человеческое) существование можно разграничить всего на два типа связи: устойчивый и изменчивый. Устойчивая связь в этой ситуации представляет собой одно-единственное социально-природное отношение: между субъектом-обществом и объектом-природой. Точно так же существует один-единственный тип динамичной общественной связи, который постоянно вносит в универсальное субъект-объектное, социально-природное отношение какие-то коррективы, никогда, однако, не отменяя и не упраздняя его.
В силу известной вторичности, зависимости отношения и деятельности, как некоторых специфических общественных явлений, их невозможно рассматривать в качестве особых субстанций, эквивалентных понятиям общества и общественно-экономической формации, цивилизационной или ценностной реальности. Именно эти понятия в наибольшей мере интегрируют в себе сущность всего того, что подразумевают под термином «социальный» или «общественный». Только они и могут служить началом социально-философской системы. Деятельность и отношение играют иную функциональную роль, заключающуюся в том, что они - универсальные способы существования общества и общественно-экономической формации, цивилизационной или ценностной реальности, т.е. всеобщие социальные атрибуты. И в этом состоит их наиболее глубокое единство.
Как известно, философская теория базируется, но вовсе не сводится к исследованию общественной сущности человека. В противном случае возникает опасность социологизаторства, недооценки неразрывной связи жизни человека со всеми остальными формами движущейся материи, особенно биологической. Категория сущности, отображая наиболее значимый пласт человеческой жизни, вместе с тем, не в состоянии вобрать в себя все ее содержательное многообразие, всю гамму красок человеческого существования. И даже вся полнота общественной сущности есть вместе с тем неполнота человеческого существования. «Человек - крайнее (рискованное, страстное), а не усредненное, типовое существо. Он, даже, не объединяет в себе доброе и злое, высокое и низменное, а он добр из зла, высок из низменного. То есть двойственность человека не в том, что он равнодушно пребывает в своих пределах, а устремлен из крайности в крайность. Если говорить именно о человеке, а не экземпляре рода человеческого, то о нем нельзя судить по условиям деятельности, потому что они рассчитаны на среднего индивида. Человек же их не просто реализует, а преодолевает» [6, с. 43].
Многие исследователи используют термин «существование» фактически как языковой эквивалент понятия «явление» и ведут речь о многообразии форм человеческого бытия. В такой интерпретации человек оказывается диалектическим единством сущности и существования. Актуальность обращения к диалектике сущности и существования при исследовании проблемы человека в немалой степени обусловлена по-прежнему распространенной их абсолютизацией. Фактически понятие существования используется в качестве синонима философской категории явления. Разница между сущностью и существованием прослеживается на следующем примере. Теоретически возможно функционирование жизни на основе небелковых тел; дистанция между земной и внеземными формами жизни способна достигнуть большой величины, но это различие не столько сущности, сколько существования, ибо сущность любых разновидностей разумной жизни едина, т.е. носит общественный характер.
Однако трудности, связанные с необходимостью убедительного и логически непротиворечивого истолкования сущности и существования, сказанным выше еще не преодолеваются. Дело в том, что общественная характеристика является отличительной чертой не только человеческой сущности, но и других (внеземных) цивилизаций. Бытие последних также не может быть редуцировано к их единой общественной сущности. Кроме того, оно (бытие) нуждается в специальной фиксации наряду с человеческим. Для обозначения общего трансгалактического эквивалента существования мы располагаем тремя более или менее подходящими выражениями: ценностная, формационная и цивилизационная реальность. Одному из этих словосочетаний или их синтезу мы вправе отвести роль категории для обозначения космологического явления, определяемого универсальной общественной сущностью и имеющего отношение как к земной, так и иным формам социального.
Под формационной реальностью следует понимать универсальную связь, т.е. взаимозависимость, взаимообусловленность всех общественных явлений и процессов, происходящих на Земле и других разумных мирах. Формационная реальность в качестве космологического феномена существует в виде особой социально-технологической системы, окруженной естественной природной средой. Именно формационная реальность (существование) оказывается исходным понятием целостной интегральной теории человека или же той субстанцией, атрибутами которой выступают деятельность и общественное отношение. Человеческое бытие, с этой точки зрения, несравненно беднее совокупных межгалактических форм цивилизационного существования, будучи лишь одной из многих разновидностей последнего. В то же время человеческое бытие несводимо к своей сущностной, или общественной, основе, так как обладает всем богатством, присущим явлению, а на уровне категориального осмысления предполагает более широкий смысл и содержание.
СУММИРУЕМ
ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ
ДАННОГО РАЗДЕЛА РАБОТЫ
Человеческая жизнь базируется на всех основных формах движения материи: биологической, химической, физической и др. Но определяющей, доминирующей и в силу этого сущностной ее чертой выступает общественная характеристика, которая ни в коей мере не является простой суммой составных всех иных форм и состояний материального мира. Общественную реальность мы вправе определить как высшую в системе основных форм движения материи. Общественная характеристика выступает, следовательно, сущностной чертой не только человеческого существования, но и всех иных (внеземных) форм разумной жизни.
Социальная жизнь должна быть определена не только на уровне сущности, но и явления, иначе остается за скобками драматичность и противоречивость человеческого бытия. Многообразные его проявления наиболее часто фиксируют в понятии «существование человека». Общественная сущность не тождественна всем многогранным человеческим проявлениям. Спектр последних, вполне естественно, гораздо шире в силу взаимосвязи человеческой жизни со всеми иными существующими в мире формами движущейся материи. Конечно, наиболее важно в этом плане бытие людей как особых разновидностей живых организмов.
Человеческое существование - лишь одна из многих возможных форм общественной реальности. Ее формационное существование следует понимать как высшее из всех известных нам форм бытия. Оно представляет собой систему многообразных (земных и внеземных) общественно-природных связей.
Раздельное рассмотрение сущности и существования человека, вне всякого сомнения, односторонне и создает парадоксальную ситуацию, заключающуюся в наделении существования человека самостоятельным бытием, обходящимся как бы без своей сущности; в сущности же человек вроде бы не существует. Естественно, возникший парадокс носит, в значительной мере, искусственный характер и вызван теоретическим абстрагированием от факта неразрывной и органической взаимозависимости человеческой сущности и существования, невозможности их раздельного бытия. Реальная человеческая жизнь со своим многообразием суть одно из выражений сущности человека, последняя же не есть какая-то совершенно одномерная и одноликая субстанция, полностью лишенная разнообразия. В противном случае всякое развертывание реального многообразия индивидуальностей было бы уходом от общественного во внеобщественное. В действительности рост многообразия способствует дальнейшему упрочению общественной сущности человека.
Как отмечалось, сущность человека, сохраняя в процессе исторической деятельности свою самотождественность, вместе с тем не остается полностью неизменной и подвержена определенной модификации. Эта модификация особенно заметна на уровне человеческого существования, которое претерпевает порой поистине революционные преобразования.
Для нас особенно важно признание самыми различными направлениями цикличности мировой истории. Но что лежит в основе этой цикличности? По-видимому, механизм чередования периодов дифференциации и интеграции. Именно смена время от времени тенденции социальной дифференциации интеграционной тенденцией, и наоборот, определяет циклический (формационно-стадиальный) характер развития как человеческой истории, так, вероятно, и любой иной. Эта цикличность заключается в способности общественной реальности пребывать в трех основных состояниях.
Первое - синкретическое (или «коммуналистическое», по терминологии Ю.И. Семенова) - представляет собой доклассовый социальный организм, еще лишенный машинной технологии (в его классической форме). Иными словами, это родовая организация, с которой, началась эволюция человечества. Отличительные ее черты (синкретизм материальной и духовной жизни, остаточные явления пред-социальной эволюции, например каннибализм, медленные темпы развития) достаточно хорошо описаны в научной и философской литературе. Важная черта первобытного общества, на которую еще недостаточно обращается внимание, - относительное равновесие в нем тенденций социальной дифференциации и интеграции, отсутствие явного перевеса одной из них. Формирование новой надбиологической системы -человеческого общества - результат развития природы, дифференциации и нарастания интеграционных процессов, узловыми этапами которого были механическая и физическая, химическая и биологическая формы движения материи. В период синкретизма, в условиях первобытнообщинного строя наблюдается, главным образом, становление и формирование основных социальных качеств и атрибутов. Здесь складываются лишь важнейшие элементы надбиологической системы (феномены общественной деятельности и отношения и т.д.), в то время как сколько-нибудь полного структурного оформления ни один из них еще не получил.
Выход на первый план тенденции социальной дифференциации в общем и целом совпадает с началом перехода земной цивилизации ко второму состоянию общественной реальности - классово-антагонистическому, которое является обязательным этапом исторического прогресса, несмотря на всю его (этапа) сложность и противоречивость. По мере углубления общественного разделения труда, отделения земледелия от скотоводства, ремесла от земледелия, умственного труда от физического, которое происходит по мере становления классово-формационной реальности, усиливается дифференциация объективной и субъективной сторон общества, постепенно приобретающего характера сложной, полиструктурной системы.
По мере нарастания силы социальной интеграции усиливается (первоначально в локальном, региональном пространственно-временном континууме) и сила механизма интеграции, из которого постепенно вырастает общечеловеческая цивилизация. Взаимодействие этих двух глобальных тенденций не бывает отделено друг от друга во временном или пространственном аспектах, хотя одна из них обычно имеет приоритетное значение на протяжении больших исторических эпох. Кроме того, обе тенденции связаны не с линейно-поступательным, а циклическим спиралевидным процессом. На каждом формационном отрезке времени возникают все более масштабные синтезы. Так, рабовладельческие цивилизации несравненно превосходят самые эффективные родоплеменные союзы, в самом рабовладельческом обществе Римская империя по своей значимости превосходит греческую организацию общества. Однако рабовладельческие государства уступают по своей цивилизационной эффективности феодальным и т.д., и т.п.
Нелинейность и второстепенность интеграционного процесса -характерная черта эволюции человечества вплоть до середины XX в. Обычно как только интеграционные объединения набирали силу, так между ними происходили военные столкновения (мировые, региональные и т.п. войны), в результате чего их интеграционный потенциал частично или полностью разрушался (распад Австро-венгерской империи, поражение «третьего рейха» и его союзников во второй мировой войне, распад СССР в результате его поражения в «холодной войне» и т.д.). И лишь к концу XX в. впервые в истории человечества возникают условия, когда интеграционный потенциал может быть использован во благо всему человечеству.
Таким образом, сама социальная дифференциация на каждом формационном отрезке опирается на все более мощные интеграционные синтезы. К концу XX в. в мире выделились три невиданных по своей мощи интеграционных объединения: западноевропейское, североамериканское и юго-азиатское. На базе именно этих трех объединений происходит качественный сдвиг, связанный с общим поворотом человечества к единой цивилизации.
Третье состояние высшей из форм движущейся материи связано с принципиальной возможностью существования постклассовой неантагонистической цивилизации, использующей все технологические и социальные завоевания человечества и обживающей все новые пространства Вселенной. Рассмотрение трех указанных состояний общества следует понимать в качестве непременных способов бытия социальной формы движения материи вообще, а не только на Земле. Вероятно, никаких других состояний общественной реальности не бывает. При этом стадиально-формационное развитие с наступлением третьего цикла развития общественной реальности отнюдь не закончится и будет продолжаться в его (цикле) временных границах (подобно тому, как антагонистическое общество эволюционировало в рамках трех классово-формационных образований). Высокоразвитая постклассовая цивилизация на первой стадии опирается, прежде всего, на интеграционную тенденцию, а затем, по всей видимости, должен наступить период известного равновесия последней с тенденцией социальной дифференциации (эпоха так сказать «нового синкретизма»).
Подведем итоги. Они таковы:
Механизм модификации общественной сущности и социально-природного существования человека представляет собой процесс эволюции цивилизации от синкретизма к социальной дифференциации и от него к интеграции. Таково общее направление развития ценностной реальности и ее атрибутов (деятельности и отношений) в контексте человеческой истории.
Периодическая смена социальной дифференциации интегративной тенденцией, и наоборот, является той основой, на которой базируется цикличность общественного развития. Родовое общество, или первое состояние формационной реальности, совпадает с периодом относительного равновесия (симметрии) тенденций социальной дифференциации и интеграции, когда ни одна из них не доминирует над другой. Типичное классово-антагонистическое общество (рабовладельческое, феодальное и капиталистическое), или второе состояние ценностной реальности, характеризуется явным доминированием тенденции социальной дифференциации. И лишь в период зрелого капитализма оно постепенно сменяется господством интеграционной тенденции. Представляется, что постклассовая цивилизация, или третье состояние ценностной реальности, будет базироваться первоначально на новом равновесии социальной дифференциации и интеграции.
Как известно, ныне лишь один из шести миллиардов жителей Земли, проживающий в наиболее развитых странах и регионах мира (так называемый «золотой миллиард») пользуется всеми достижениями современной цивилизации. Именно здесь осуществляется уже не необходимое, а избыточное потребление продуктов питания, аналогично обстоит дело с расходованием электроэнергии и многих других ресурсов [19]. На противоположном полюсе миллиард людей, у которых отсутствуют минимально приемлемые условия существования, ежедневно страдающих и умирающих от голода, нищеты и болезней, лишенных самого необходимого. Еще 4 миллиарда человек находятся посередине между двумя крайними полюсами богатства и нищеты, которые отнюдь не сближаются, а все более удаляются друг от друга.
Чтобы понять, почему ситуация сложилась именно таким образом, посмотрим, в чем наиболее различными оказались тенденции развития современных процветающих стран и менее удачливых регионов. Прогресс мировой цивилизации после ее старта от родо-племенного строя к классовому пошел в двух направлениях. Страны Западной Европы, а позднее Австралия, Канада, США поэтапно создают благоприятную атмосферу для формирования классической рыночной экономики. Политическая деятельность, государство и прочее были поставлены на службу рынку. Так, рыночные отношения внутри полисов, демократия, гражданское право, понятие свободы дали нам еще общества Древней Греции и Древнего Рима. Подобная экономическая и политическая структура общества сделала невыгодной убийство врага (ему здесь давали работу и жизнь) и привела к ограниченному использованию труда рабов. Рыночная ориентация развивалась настолько успешно, что ученые нередко характеризуют ее как «античный капитализм». Древняя Греция и Древний Рим оказались обществами с доминированием рыночных отношений, развивающихся по своим законам [20].
В процессе формирования феодальных отношений в Европе господствующей формой экономической организации стали раздаточные хозяйства феодалов, церкви и государства. Тем не менее это общество не было однородным, поскольку феодализм как историческая реальность представляет собой симбиоз двух существенно различных общественных структур. Несколько чужеродным элементом этого общества были средневековые города, или особые экономики. Они оставались рыночными островками в огромном море внерыночных, раздаточных отношений. «Капитализм» в этих городах был своеобразным миром в себе, отличающийся от всей окружающей его глобальной социальной и экономической обстановки, даже чуждый ей [20].
Капитализм в Европе стал распространяться тогда, когда города -эти резервуары рыночных отношений - стали наполняться, расширяться и выходить из своих пределов, заполняя раздаточное окружающее пространство. К. Маркс и М. Вебер исходили из того, что капиталистический рынок появился впервые около XVI в. По мнению же О. Бессоновой и других ученых, рыночные отношения существовали в Европе, едва ли не с самого начала ее экономической истории. Безусловно, они менялись, совершенствовались вместе с изменениями экономической жизни, технологии, усложнением связей. Но принципиально это был один и тот же тип отношений, который в сочетании с иными технологиями породил «капитализм». Логика развития собственного рынка сложно взаимодействует с раздаточными отношениями. Как в древних рыночных, так и в современных западных обществах наблюдается такая закономерность: на подъеме экономика развивается практически без вмешательства государства во взаимоотношения агентов рынка, а в фазе спада необходимость выживания заставляет государство раздавать еду, работу и пособия. Очевидно, с помощью раздаточных отношений сглаживались перекосы в рыночном развитии.
Второй путь характерен для тех стран и регионов, в которых экономика оказалась в гораздо большей степени ограниченной наличием мощных государственно-политических структур, а собственно рыночные механизмы играли вспомогательную роль. Типичен в этом плане азиатский способ производства, который охватил собой более половины населения мира. Первоначально он возник в древнейших цивилизациях -Шумере, Египте, Китае. Данная модель развития тесно связана с автаркией и тоталитаризмом, в определенной мере затруднявших функционирование экономики и порой создававших ей дополнительные препятствия для нормального развития. Впрочем, и эта модель общественной жизни нередко демонстрировала свою достаточную экономическую и социальную эффективность.
Таким образом, исторически сложились две основные модели классового общества, которые в течение тысячелетий доказали свою необходимость и продуктивность. Но все же они не были полностью симметричны в плане их позитивного воздействия на развитие человека. Асимметрия заключалась в более благоприятном экономическом и социальном воздействии рыночно-демократического типа по сравнению с внерыночно-автаркическим. Будучи первоначально сравнительно бедными по сравнению с азиатскими деспотиями, страны Западной Европы первыми перешли к капиталистической формации, превратив остальной мир в свои колониальные вотчины. Это в огромной степени способствовало росту экономической мощи западноевропейского капитализма и улучшению качества жизни его граждан. Весь же остальной мир оказался во многом обречен на застой, отсталость и нищету. Развитие западного мира всегда сопровождалось огромными человеческими жертвоприношениями: речь идет не только об истреблении коренных народов в ходе колониальных завоеваний, но и внутренних войн в самой Европе. В XX столетии именно западноевропейский капитализм развязал две самые кровавые войны в истории человечества. Не изменилась его природа и к концу многострадального тысячелетия, о чем свидетельствует военная агрессия стран блока НАТО против Югославии (1999 год).
В современном мире наблюдается, как никогда раньше, мощная волна сближения и взаимопереплетения двух ранее относительно обособленных моделей общественного развития. Это, вообще говоря, неудивительно, ибо они никогда не были абсолютно противоположными и несовместимыми друг с другом. Ведь рыночная экономика не существует без опоры на рычаги государства, роль последнего обычно возрастает в период ее сбоя или спада. В то же время значение рыночных механизмов непременно усиливалось в рамках азиатского способа производства в период нарастания в нем дезинтеграционных процессов [20].
Во второй половине XX в. страны мира становятся на дорогу экономической и социально-политической интеграции, которая предполагает усиление государственного вмешательства в механизм рынка, экономического программирования и планирования (пример ЕС). Во всех странах Запада ныне существует планирование народного хозяйства, опорой чего является государственный сектор. Попытка интеграции была предпринята и бывшими странами социалистического лагеря. Однако антирыночный и замкнутый характер предопределили ее бесперспективность и неэффективность. В целом, неспособность этих стран войти в растущий мировой интеграционно-пространственный континуум стала одной из главных объективных причин распада социалистического лагеря, СССР и других стран. Дело в том, что Советский союз к концу 80-х годов превратился в наиболее серьезное препятствие на пути усиливающегося воздействия глобальной интегративной закономерности и был ею попросту сметен. В результате создались условия для реального осуществления конвергенции Запада и Востока, что было в свое время предсказано знаменитыми творцами соответствующей теории (П. Сорокиным, А. Сахаровым и др.).
В странах Восточной Европы проводятся ныне рыночно-демократические преобразования (правда, этот процесс весьма противоречив и далеко не везде приведет к положительному итогу). После потрясений периода так называемой «культурной революции» в процесс рыночных преобразований включился и Китай с его более чем миллиардным населением. Тем самым наметилась тенденция интеграции экономики всего мирового сообщества в структурно родственный комплекс, а сближение двух моделей экономического и общественного развития приняло уже не только государственные, региональные (межгосударственные), но и глобальные очертания. Сказанное выше свидетельствует о несостоятельности стратегии тех политических сил, которые внутри нашей страны и на международной арене ратуют за реализацию односторонней (рыночной или внерыночной) модели общественного развития.
Мировые интеграционные процессы, охватившие, в первую очередь, наиболее развитые страны и регионы планеты, выдвигают на первый план государство как орган, регулирующий взаимоотношения своей страны с другими в новом, чрезвычайно сложном и полном конфликтов интеграционном пространстве [21]. Поэтому все менее оправданным является абсолютизация способности общества классического рыночного типа решить быстро усложняющиеся проблемы современного мира, которые настоятельно требуют введения в действие механизмов нерыночного плана. При этом не следует понимать нас таким образом, что принципы рыночной экономики себя исчерпали. Речь идет о другом, а именно о формировании общества, в котором рыночные отношения органически сочетались бы с вековыми гуманистическими ценностями и смогли улучшить жизнь всего человечества, а не меньшей его части. В противном случае разрушительная энергия огромного большинства, находящегося в состоянии безысходности и нищеты, рано или поздно может взорвать цивилизацию изнутри и никакие полумеры не в состоянии изменить здесь ситуацию коренным образом.
Между тем, если благополучие страны мира все успешнее поворачивают на дорогу интеграции, то весьма обширные регионы планеты, напротив, оказались подвержены процессу дезинтеграции и распада (ряд стран третьего мира, бывшие СССР и Югославия). Эта тенденция с отрицательной социальной направленностью весьма опасна, ибо при дальнейшем своем развитии способна, в конечном счете, перевесить позитивные мировые процессы.
Какой из вариантов мировой социальной интеграции будет реализован на практике, будет зависеть от усилий всех сил мирового сообщества и создаст те конкретные условия, в которых придется жить человечеству в новом тысячелетии. Нынешнее время несет в себе как прогрессивные, обнадеживающие, так и негативные опасные тенденции. XXI в. может оказаться и веком свободы, постепенного расширения зоны, где созданы достойные человека условия жизни, и веком тотальной несвободы в ситуации планетарного контроля над людьми со стороны одного или нескольких государств, осуществляемого при помощи новейших информационных и иных технологий.
Подытожим сказанное.
Историческое развитие цивилизации происходило двумя основными путями: на рыночно-демократической (западная модель) и внерыночно-тоталитарной основе (азиатская линия эволюции).
Дальнейшее успешное развитие социума немыслимо без серьезных корректировок политического курса со стороны ведущих держав мира. Ориентация стран рыночной экономики на получение все большей прибыли, не учитывающая исчерпание многих энергетических и других ресурсов и приводящая к обнищанию большинства населения мира, грозит всеобщей катастрофой. В то же время история XX в. доказала невозможность успешного развития общества без опоры на механизм рынка. Поэтому перед мировым сообществом стоит нелегкая, но, думается, все же разрешимая задача глобального соединения принципов рыночной экономики с эффективным государственным регулированием и требованиями социальной справедливости
