15. КОНЦЕПЦИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Деятельность есть способ, каким осуществляется самодвижение и саморазвитие общественной формации. По своей сущности, деятель­ность, следовательно, представляет собой динамичный тип обще­ственной связи, процесс бесконечного общественного изменения, не имеющий завершенного состояния и не создающего итогового абсолютного продукта.

15.1. ПРЕДМЕТ И РЕФЛЕКСИЯ КАК АТРИБУТЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Вопрос об отличительных, или атрибутивных, свойствах деятель­ности до сих пор остается предметом дискуссии. В литературе называ­ется большое число признаков такого рода (среди них предметность и целесообразность, упорядоченность и организованность, избира­тельность и продуктивность, универсальность и способность к пре­образованию действительности, рефлективность и осознанность и т.д.). При этом остается без ответа вопрос о том, какие из перечисленных признаков являются подлинно специфическими, а какие неспеци­фическими для человеческой деятельности. В частности, часто назы­ваемый признак сознательности недостаточно четко фиксирует от­личительные особенности деятельности. Конечно, в первом прибли­жении, человеческая деятельность выглядит сознательной. Однако данный признак употребляется чересчур в широком значении, ибо в конкретной ситуации эта в целом сознательная деятельность вклю­чает в себя психические акты, остающиеся за порогом сознания (про­цессы интуитивного озарения, неосознанную мотивацию, иррацио­нальное).

К атрибутам деятельности следует отнести предмет и рефлексию. Представление об имманентной их принадлежности к человеческой деятельности встречается у мыслителей различных эпох и направле­ний, но особенно плодотворно идею о неразрывной связи предмет­ности и рефлективности друг с другом и активностью человека раз­вивал Гегель.

Идеи Гегеля, Маркса и других мыслителей получили в науке и философии XX в. дальнейшее развитие. Так, было показано, что пред­метность может быть как материальной, так и идеальной: «... предмет деятельности выступает двояко: первично - в своем независимом су­ществовании, как подчиняющий себе и преобразующий деятельность субъекта, вторично - как образ предмета, как продукт психического отражения его свойства, которое осуществляется в результате дея­тельности субъекта и иначе осуществиться не может» [12]. Все же фундаментом предметности является вещественно-материальная прак­тическая деятельность. Вместе с тем предметность определенными своими сторонами выходит за рамки вещественно-материальной ак­тивности и выступает в ряде ситуаций в форме идеального объекта. Не случайно широко распространены выражения типа «предмет» философии, истории, литературы и т.п.

Неверно отождествлять предметность с материальной веществен­ностью, а рефлективность, напротив, с невещественностью. При­знак предметности присущ не только материальным реальностям, но и в определенной мере идеально-духовным образованиям, не­смотря на то, что формы их предметного бытия обладают существен­ными отличиями. В свою очередь, далеко не все материальные систе­мы являются непременно вещественными (например, микрообъек­ты). Однако любые уровни материального мира (как вещественные, так и невещественные) обладают качеством предметности, если они вовлечены в процесс человеческой деятельности. Обусловлено это тем, что «сама предметность как конституирующее свойство деятель­ности имеет социальную природу» [13]. Поэтому признак предметно­сти, в известном плане, оказывается более широким по сравнению со свойством вещественности, характеризуя не только макро-, но и микрообъекты, полевые уровни движущейся материи. Вместе с тем признак предметности утрачивает всякий категориальный смысл за границами социальной формы движения материи. Иными словам» предметность и человеческая деятельность отдельно друг от друга не существуют, тогда как вещественность в научном физическом смысле слова представляет собой такую объективную черту, которая присуща материальному миру независимо от того, вовлечен или не вовлечен определенный его фрагмент в сферу человеческой деятельности.

После уточнения содержания признака предметности остановим­ся на понимании рефлективности. «Рефлексия» в переводе с латин­ского означает отражение. В современном русском языке термин ис­пользуется для обозначения весьма отличных друг от друга явлений. В контексте данной работы рефлексия, выступая необходимым мо­ментом деятельности человека, пронизывает любой ее акт и прису­ща как отдельному индивиду, так и обществу в целом. В процессе деятельности человек, воздействуя на предметы природы, одновре­менно мысленно отражает ее ход путем рефлектирования, познавая или оценивая объекты собственной активности. Рефлексия как бы переводит «внешнее» практическое действие «во внутрь», т.е. в орби­ту сознания. Она предполагает способность формирования плана пред­стоящей операции, целесообразного воздействия на материальные предметы и сознание других людей.

Идеальная предметность впервые появляется тогда, когда субъект каким-либо путем обозначает ту или иную вещь (с помощью жеста, мимики, слова и т.д.). «О наших мыслях, -писал Гегель, - мы знаем только тогда, когда имеем определенные, действительные мысли, когда мы даем им форму предметности, различенности от нашего внутреннего существа, следовательно форму внешности, и притом такой внешности, которая в то же время носит печать высшего внут­реннего. Таким внутренним внешним является единственно только членораздельный звук, слово» [17].

Созданные в результате рефлективной деятельности научные и художественные ценности, подобно материальным социальным об­разованиям, получают статус предмета, т.е. значение нового объек­тивного фактора общественного существования. Все растущее коли­чество предметов деятельности образует особую, вторую природу человека. Ее, однако, не следует понимать как нечто находящееся вне и за пределами самого человека (так, понятийно-образное и ка­тегориальное мышление, характерное для научной, философской или художественной деятельности, является имманентной принадлеж­ностью духовного мира человека).

Диалектика взаимоперехода от предмета к рефлексии и обратно находит свое отражение во взаимосвязи понятий распредмечивания (субъективации) и опредмечивания (объективации). Распредмечивание представляет собой практическую и теоретическую деятель­ность, заключающуюся в освоении субъектом данного объекта. В ходе этого процесса человек как бы превращает вещи в себе в вещи для нас, вбирая в себя их специфическую объективность путем включе­ния предмета в живую деятельность, в действующую способность. Опредмечивание, напротив, предполагает кристаллизацию продук­тов духовно-рефлективной деятельности в предметные, объективи­рованные и овеществленные формы (орудия труда, технику и техно­логию и т.д.). Иными словами, опредмечивание есть процесс прак­тической реализации идей, превращение их в предметный мир, про­тивостоящий человеку. Процесс распредмечивания вещи, вместе с тем, не означает полного упразднения ее предметной сущности. В ходе распредмечивания снимается ее прежняя предметная форма и приобретается новая [18].

Путем опредмечивания идеальное может быть тиражировано и пе­редано другому субъекту, усвоено и использовано последним. Человек не способен передать другому человеку идеальное как таковое, как чистую форму деятельности. Идеальное, будучи формой субъективной деятельности, усваивается лишь посредством активного творчества, в процессе распредмечивания вещи. «Процессы опредмечивания и рас­предмечивания являются условием обмена деятельностью между раз­личными субъектами. Причем обмен деятельностью между различны­ми субъектами (общество, класс, группа или отдельная личность) совершается по-разному, но существенным всегда остается одно - трансляция идеального, его движение. Можно вполне определенно утверждать, что без этих процессов (опредмечивания и распредмечивания), как своеобразных форм перехода внутреннего и внешнего, невозможно самодвижение социальной формы движения материи, без этого нет также социальной деятельности» [19].

Итак, в категориях предмета и рефлексии отобразился реальный факт существования деятельности в виде двух относительно самостоя­тельных способов: объективного и субъективного. В рамках деятельно­сти, представляющей собой непрекращающийся ни на мгновение процесс социального изменения, указанные способы не являются ста­тичными и обособленными друг от друга. Подобное раздельное их рас­смотрение возможно исключительно в рамках теоретического иссле­дования. Действительный же процесс общественного самодвижения направлен на устранение односторонности субъективной и объектив­ной его сторон и реализует динамику их взаимоперехода. Этот по сво­ей сущности диалектический процесс, где грани между предметом деятельности и его отражением весьма подвижны, условны и относи­тельны, однако не является совершенно аморфным и не дифферен­цированным и не приводит к полному растворению субъективного в объективном, или, напротив, объективного в субъективном. Эти важ­нейшие черты всегда сохраняют свою качественную определенность и выступают гносеологической основой для формирования предметно­го и рефлективного способов общественной деятельности.

Особого внимания заслуживает вопрос об отличительных призна­ках предмета и рефлексии.

По-видимому, наиболее емко предмет, а также близкую к нему категорию «объект» характеризуют понятия объективации и овеще­ствления. Закрепим объективацию за категорией предмета. К специ­фическому признаку рефлексии отнесем ее целесообразный харак­тер. 

Безусловно, адекватность предлагаемой теоретической процеду­ры должна быть проверена практикой дальнейших исследований и опытом преподавания в высшей школе.

Развитие понятия «рефлексия» в данном направлении представ­ляется наиболее перспективным и отвечающим современным запро­сам его теоретического осмысления. Напротив, стремление отнести это понятие к сугубо теоретическому уровню познания, объявив его специфической чертой исключительно философского или научного мышления, непродуктивно. Рефлексия не специфическая, а общая черта, которая не отличает, а объединяет философию и науку с дру­гими видами и сферами духовной деятельности.

Таким образом, не следует понимать рефлексию как самосозна­ние. Рефлексия в контексте концепции деятельности включает в себя все варианты человеческой субъективности: акты осознаваемые и неосознаваемые, рациональные и иррациональные, логические и интуитивные, дискурсивные и чувственные. Рефлективность - это такой срез общественного сознания, который непосредственно вклю­чен в процесс человеческой деятельности. Иными словами, рефлек­тивность суть деятельностное сознание. Подобное понимание реф­лективности далеко выводит ее за пределы самосознания личности и даже социальной группы. Дело в том, что с задачей производства рефлективности в ряде случаев успешно справляются электронно-вычислительные машины и вообще различные технические устрой­ства, призванные облегчить человеку выполнение его интеллекту­ально-логических операций. Диапазон последних все более расширя­ется. ЭВМ успешно «играют» в шашки и шахматы, «пишут» стихи и музыку, выполняют многие другие рефлективные функции. Правда, операциональные действия, производимые механизмами, носят не идеальный, а материальный характер. Тем не менее они, в известной мере, выполняют задачи интеллектуально-логического порядка и потому не должны исключаться из общей системы рефлективной деятельности. И хотя эта активность является, в первую очередь, де­ятельностью сознания человека по оперированию идеальными зна­чениями, она вместе с тем не может быть к ней сведена.

Итак, предмет (предметность) и рефлексия (рефлективность) выступают двумя фундаментальными способами существования общественной деятельности. Их общий признак - процессуальность, динамичность, специфика же заключается в том, что предмет - объек­тивированный, а рефлексия - целесообразный способы деятельностного бытия.

15.2. КАТЕГОРИЯ ТВОРЧЕСТВА В КОНТЕКСТЕ ТЕОРИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Сторонами основного диалектического (движущего) противоре­чия деятельности являются творчество и контртворчество. Подобно категории культуры, творчество понимается в двух планах - гносео­логическом и аксиологическом.

Наиболее часто описательно-гносеологический подход рассмат­ривает творчество как новаторскую, продуктивную и общезначимую деятельность. Термин «творчество» нередко выступает синонимом одного из этих понятий, либо некоторой их совокупностью. В целом гносеологическое понимание творчества породило многочисленные и неразрешимые логические противоречия, что свидетельствует о его бесперспективности. Так, одним из наиболее распространенных является представление о творческой деятельности как способе со­циальной активности, который создает нечто принципиально новое. На это справедливо выдвигаются два основных возражения. Первое связано с тем, что не все новое полезно и ценно для общества.

С позиции теории познания невозможно объяснить ту парадок­сальную ситуацию, когда весьма оригинальная, продуктивная и об­щезначимая идея (научная, техническая и иная) или ее воплощение в общественную практику оборачивается большим социальным злом и угрожает человечеству многими бедами (экологическая катастрофа и т.п.). Следовательно, выясняется, что сама по себе новаторская, продуктивная и общезначимая деятельность способна в широком историческом контексте оказаться фактором как прогресса, так и регресса. Иными словами, при последовательном гносеологическом истолковании категории творчества на одну доску ставятся любые - как позитивные, так и негативные - ее результаты, если они облада­ют признаками новизны, продуктивности и общезначимости. Вот примечательное и типичное суждение подобного рода: творчество «может быть направлено не только на благие дела, не только на со­зидание, но и на разрушение, находить выход в озорстве, хулиган­стве, преступлении. Сколько изобретательности и даже таланта про­являют преступники?» [21].

Автор ряда интересных философских работ В.А. Кутырев, спра­ведливо указывая на драматичный характер целостной творческой деятельности XX в., в то же время склонен интерпретировать ее в дезаксиологическом плане. В частности, автор говорит о том, что неоправданная, с его точки зрения, «эйфория» в отношении творче­ства продолжается и ее «пора развеять», остановив «милитаристское творчество». Кутырев полагает, что в самих «истоках трагедии» со­временной цивилизации «лежит творчество» и «дьявол тоже творит!», поэтому «надо преодолеть вседозволенность творчества», в вере, нрав­ственных ценностях он видит «антипод творчества», полагая, что «дух творчества и дух религии - враги» [22].

Кроме того, последовательный гносеологический подход ведет к отождествлению понятий творчества и деятельности, ибо получает­ся, что в конечном счете вся человеческая деятельность носит твор­ческий характер. Тогда какая-либо самостоятельная методологичес­кая роль категории творчества неизбежно теряется и оно становится простым синонимом понятия «деятельность».

Основой для отождествления творчества и деятельности может быть как социальный оптимизм, так и пессимизм («творчество» дья­вольских сил!). Позиция оптимизма делает своей опорой факты по­ступательного характера исторического развития общества. Извест­ные периоды застоя и упадка, имевшие место в прошлом, относи­тельно быстро преодолевались в ходе общественного прогресса. Од­нако из этого едва ли правомерно делать вывод о тождестве родовой деятельности человека с творчеством и прогрессом, ибо в природе общественной формы движения материи вряд ли «заложена програм­ма», которая фатально и однозначно предопределяет ее развитие исключительно в сторону постоянного прогресса. Мыслимы различ­ные пути развития общества, не исключающие, следовательно, и его антигуманные варианты. Человеческая деятельность далеко не всегда заключается в поиске и утверждении новых и прогрессивных ценностей. Мало того, она нередко проявляется в деятельности, под­держивающей косное, устаревшее и реакционное, поскольку может питаться как прогрессивными, так и регрессивными источниками.

Второе серьезное возражение против гносеологизации творчества исходит из неправомерности отнесения к нетворческим старых про­блем (задач), которые могут быть решены новым и лучшим спосо­бом, использованием полезной идеи на практике. В теоретико-позна­вательном аспекте категории творчества обычно противопоставляют понятия алгоритма и стереотипа, шаблона или рутины. Такое противополагание вынуждает последовательно мыслящих ученых сделать вывод о том, что в принципе не существует и не может существовать ни методов, ни методологии творчества. В действительности дело об­стоит совсем иначе, ведь подлинно творческие способности - это алгоритм конкретной деятельности, работающий эффективнее и про­дуктивнее своих неалгоритмических аналогов.

Указанные нами трудности и противоречия, возникающие в слу­чае гносеологического подхода к творчеству, стимулировали интерес исследователей к его аксиологической интерпретации, которая зак­лючается в понимании творчества как прогрессивной деятельности. Обладая позитивной социальной значимостью, творчество всегда про­тивостоит деятельности с отрицательным знаком. Активность, ставя­щая своей целью модернизацию и упрочение отживших социальных ценностей, по своей сущности, выражает общественный регресс. Прав­да, возникает вопрос относительно того, куда отнести результаты де­ятельности реакционных сил, выражающиеся в самых различных фор­мах (своеобразные экономические и политические, нравственные и правовые отношения, философские и религиозные системы, кодексы и традиции), тем более, если они возникли впервые?

Безусловно, было бы ошибочно отказывать такого рода явлениям в известной инициативности, новизне и полностью отрицать их твор­ческий характер. Однако едва ли современная философская теория выиграет от признания творчеством не только прогрессивного, но и реакционного. При такой постановке вопроса получилось бы, что творчество, представляя собой мощный фактор развития материаль­ной и духовной культуры, вместе с тем способно быть выражением деградации и разложения. Конечно, не раз в истории человечества продукты его деятельности направлялись на разрушение культурных ценностей. Подлинное же творчество не может не служить обществу, не быть истинно гуманистическим. В силу приведенных соображений необходима последовательно аксиологическая интерпретация твор­чества как позитивной, культурной и прогрессивной деятельности.

Насколько подходит в качестве соотносительного с категорией творчества термин «нетворчество», который нередко встречается в философской и иной литературе? Он не является удачным в силу того, что понятие нетворчества в строгом смысле слова обозначает такую сферу деятельности, которая находится за пределами творчес­кой деятельности и вследствие этого не может быть стороной ее внут­реннего противоречия [23]. Поэтому необходимо подобрать более адек­ватное и притом аксиологическое понятие, способное эффективно отразить внутреннее противоречие общественной деятельности. Иными словами, задача состоит в том, чтобы выделить такие соотноситель­ные понятия, которые смогли бы зафиксировать диалектически про­тиворечивый характер однотипной деятельности людей в условиях существования различных (а порой и диаметрально противополож­ных) общественных систем. Ведь одни и те же виды активности (научной, технической и т.п.) противостоят друг другу в зависимости от того, интересам каких социальных сил они служат. Одни и те же процессы и продукты человеческой деятельности (например, воен­ная техника) могут служить делу защиты мира и стабильности, или, напротив, способны представлять угрозу мировому или региональ­ному сообществу.

Трудности с подбором полноценного эквивалента антиподу твор­чества привели к тому, что в качестве такового называются самые различные понятия, порой имеющие определенный философско-мировоззренческий статус, а нередко им не обладающие. Творчеству про­тивополагают репродуктивность и застой, простые исполнительские и узкоспециализированные операции, нетворчество и антитворчество и т.д. На обыденном уровне подобное противопоставление имеет изве­стное значение. Вместе с тем философско-методологический анализ должен теоретически обосновать и доказать, действительно ли какое-либо из вышеперечисленных понятий является в полной мере корре­лятивным творчеству, либо они противостоят последнему в каких-то частных и специальных видах общественных связей.

Наиболее точно аксиологически-противоречивое содержание пе­редается словосочетанием «творчество - контртворчество». Пристав­ка «контр» является универсальной формой для обозначения альтер­нативы любым оценкам, языковый эквивалент которых почему-либо не сложился. Необходимо также учесть, что до настоящего времени ни философская, ни научно-формальная логика оценочного созна­ния в достаточной мере не разработана, в результате чего не только нормы разговорного языка, но и специальная научно-философская терминология формируются стихийно. Целый ряд ключевых оценоч­ных и диалектически противоположных понятий давно сложились и выдержали проверку времени. Для них использование приставки «контр» не требуется. Это, в частности, такие категории социальной философии, эстетики и этики, как прогресс - регресс, богатство - бедность (нищета), высший - низший, оптимизм - пессимизм, по­ложительный - отрицательный, правда - ложь, прекрасное - безоб­разное, добро - зло, праведный - грешный. Другие категориальные пары традиционно используют приставку «контр»: революция - контр­революция, культура - контркультура и т.п. И, наконец, у ряда важ­ных аксиологических понятий языковые нормы еще не сложились. Поэтому нам порой приходится употреблять термины, которые вполне удачными не являются (так, в оппозиции творчеству используются понятия нетворчества и антитворчества, репродуктивности и шабло­на и многие др.).

Во всех случаях, когда общепризнанный коррелят понятия отсутствует, целесообразно употреблять приставку «контр». Анализ осо­бенностей ее использования в современном разговорном, литера­турном и специальном языках показывает наличие трех вариантов подобного употребления. Во-первых, ряд терминов носит ярко выра­женную классово-аксиологическую направленность (революция - контрреволюция), во-вторых, используются термины, которые не обязательно имеют классовый смысл, хотя и являются аксиологическими (культура - контркультура, субъект - контрсубъект, агент - контрагент, атака - контратака, деятельность - контрдеятельность);в-третьих, у некоторых терминов возможно нулевое оценочное со­держание (контр-адмирал, контроктава). Совершенно очевидно, что третий (нулевой) вариант употребления языковой приставки «контр» прямого отношения к логике оценочного сознания не имеет.

Понятия творчества и контртворчества есть конкретизация наи­более общих аксиологических категорий прогресса и регресса при­менительно к сфере человеческой деятельности. Анализ творчества в единстве с его антиподом позволяет выявить и диагностировать об­щественную значимость и социально-классовую направленность ди­намичных общественных связей. Вся человеческая история определя­лась, определяется и будет определяться борьбой и сотрудничеством между силами прогресса и регресса, социальными субъектами с боль­шим и меньшим творческим потенциалом. При этом взаимосвязь между субъектами творчества и контртворчества диалектична. Неко­торые из представителей консервативных социальных групп при из­вестных исторических обстоятельств способны «полеветь» и даже трансформироваться в носителей идеи общественного прогресса. Воз­можен и обратный процесс «поправения» некоторых социальных общностей при стечении ряда негативных социальных факторов (оши­бок и просчетов в политике и т.п.).

При неблагоприятном развитии в целом прогрессивных социальных систем в них могут заметно усилиться факторы контртворческого характера, нарастать элементы консерватизма и антигуманизма. При­меры подобной эволюции имеются во всех общественно-экономи­ческих формациях. Ни творчество, ни контртворчество не представ­ляют собой в рамках реального социума безоговорочно прямолиней­ного пути, полностью исключающего возможности его развития в противоположном направлении. Конкретные черты творческой и контртворческой деятельности всегда есть результат столкновения и взаимодействия многих поступков и операций различных субъектов, обусловленных как внутренним, так и международным балансом сил.

Итак, основное диалектическое противоречие общественной дея­тельности заключается в борьбе между творческими и контртворчес­кими ее тенденциями. Творчество есть прогрессивная деятельность, напротив, контртворчество отличает регрессивная направленность. На примере анализа категории творчества весьма реально высвечи­ваются все недостатки ее расширительного и нестрогого употребле­ния, а также тупики гносеологизма.

15.3. СТРУКТУРА ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Нам не раз приходилось обращаться к анализу существующих кон­цепций структуры деятельности с целью поиска логически обоснован­ных принципов ее структурирования. Что взять за единое основание структурно-функционального анализа системы деятельности? Опыт собственных теоретических исследований позволяет сделать вывод, что в этом качестве выступают особенности взаимосвязи двух несводимых и невыводимых друг из друга основополагающих свойств деятельности - предметности и рефлективности. Именно они выступают конституиру­ющим фактором ее структуры. Все возможные способы их сочетания, сводятся, в конечном счете, к трем основным вариантам. В первом слу­чае предметность доминирует над рефлективностью, во втором, напро­тив, преобладающее значение принадлежит рефлективности, в третьем случае оба признака в целом уравновешивают друг друга и ни один из них не является определяющим. Соответственно первый родовой вид деятельности мы вправе назвать материально-практическим, второй - духовно-теоретическим, третий - социально-технологическим.

Уточним понимание первого - материально-практического - вида деятельности и, прежде всего, ее практического характера. Слово «практика» переводится с греческого как дело, действие. В современ­ной отечественной и мировой философии категории практики отво­дится важное место, однако понимается она далеко не однозначно. Прежде всего существуют чрезмерно широкое или, напротив, слиш­ком узкое ее толкования. Широкое понимание связано с отнесением к практике любой человеческой деятельности, т.е. с включением в нее не только материальных, но и духовно-теоретических компо­нентов. Между тем теория и практика - далеко не одно и то же. Вклю­чение в практику духовно-теоретического компонента лишает ее воз­можности выполнять функции критерия истины. В итоге теоретичес­кое познание становится критерием самого себя.

Главное заключается в невозможности теории самой по себе что-либо изменить в существующем объективном мире. В рамках теорети­ческого отношения субъект не способен наложить реальный отпеча­ток на объект [27]. В данном контексте становится понятной мысль Гегеля о теоретическом отношении к предмету как «бескорыстном», т.е. оставляющем «предметам их самостоятельное существование и деятельность», их неприкосновенность.

Прямой противоположностью первой точки зрения выступает определение практики только как материальной деятельности. Уяз­вимость данного подхода заключается в том, что за пределы практи­ки выносятся многие духовные формы социальной деятельности (вос­питательно-педагогическая и пропагандистская, нравственная и ху­дожественная, правовая и политическая, и т.д.). Однако идеи также могут стать материальной силой, когда они овладевают массами. Эффективность практики во многом обусловлена глубиной и много­сторонностью ее связи с научной и философской теорией, а также деятельностью народных масс. И, напротив, слаба практика, кото­рая не вооружена солидной теорией и не является имманентной ак­тивностью широких слоев населения.

Оптимальным представляется понимание практики, стремящееся найти единую основу в границах как материальной, так и духовной деятельности. С этой точки зрения, 

практика есть преобразующая деятельность. 

Ей противостоит чисто теоретическая деятельность, которая является размышлением, рассуждением, созерцанием и не­посредственно не ведет к преобразованию ни внешней природы, ни внутреннего мира человека. Основой практики служит материальная деятельность.

Все виды деятельности симметричны в плане организации их струк­туры и включают в качестве составных по три подвида. Первый родо­вой вид деятельности является в конечном счете определяющим в системе основных видов активности. Это и понятно, если учесть, что материально-практическая деятельность представляет собой в пер­вую очередь социальный процесс, от которого зависит всякая иная деятельность: умственная, политико-правовая, нравственно-религи­озная и т.д. Вместе с тем материально-практическая активность есть деятельность человека и потому не лишена духовного элемента, под­чиненного, однако, материально-предметному компоненту. Первый вид деятельности, в силу своего материального характера, обладает наибольшими преобразующими потенциями по сравнению с двумя другими ее видами. В самом деле, духовная активность в лучшем слу­чае может преобразовывать сознание людей и не способна изменять реальности материального плана. Здесь же речь идет о таком способе деятельности, который, в первую очередь, вносит изменение в ма­териальное бытие. В процессе материально-практической деятельно­сти объективная реальность, природа сама по себе, существующая до и независимо от человека, становится объектом его присвоения которое происходит либо непосредственно - путем потребления со­ответствующих продуктов питания, воздуха и т.п., - либо более слож­ным образом, т.е. на основе использования орудий труда.

Материально-практическая деятельность, как некоторая целост­ность, функционирует в виде специфических взаимосвязей людей и природы. При этом преобразование человеком природы и самого себя есть один и тот же процесс, процесс предметно-рефлективной дея­тельности. Существует три основных разновидности материальной взаимосвязи человека и природы: экологическая, демографическая и техническая. Важнейшая отличительная особенность материально-практической деятельности - ее определяющий («первичный» «веч­ный») характер. На протяжении истории могут изменяться ее конк­ретные формы (способы технологии и состояние экосреды, брачно-семейные и иные отношения), но сами они, во-первых, никуда не исчезают и не возникают вновь, их значение не может существенно уменьшиться, во-вторых, материально-практическая деятельность в конечном счете играет детерминирующую роль по отношению ко всем иным видам человеческой деятельности.

Духовно-теоретическая деятельность - второй вид динамичной общественной связи. Он включает в себя три относительно самосто­ятельные подсистемы: познавательную (наука), мировоззренческую (философия) и ценностную (искусство). Рефлективная (духовная) сущность второго вида деятельности проявляется в том, что простое восприятие истин и оценок науки, искусства и философии, как пра­вило, не приводит к непосредственному действию, поскольку тре­буется определенное время для их осмысления и освоения. Сказан­ное, однако, не означает отрицания практического характера рас­сматриваемых форм духовной деятельности.

Третий родовой вид - социально-технологическая деятельность - включает в себя коммуникативные, информационные и управлен­ческие процессы.

В отечественных исследованиях второй половины XX в. понятие со­циального чаще всего сближается с понятием социальной структуры общества, т.е. в нем усматривают общественную связь между личнос­тями и общностями, классами и нациями, сословиями и народностя­ми и т.д. Наделение социального подобным смыслом представляется обоснованным. В данном контексте социальные (межсубъектные) от­ношения нельзя обособлять и ставить в один ряд с производственно-экономическими, правовыми, моральными и т.п. Социальное здесь приобретает смысл, синонимичный человеческому фактору, который в чем-то существенно отличен от внечеловеческого фактора (техника, технология и т.д.). Однако последний, во-первых, не может быть све­ден лишь к технике и науке. К нему относятся домашние животные, культурные растения и многое др. Использование термина «техничес­кий» по отношению к подобным явлениям неприемлемо. С другой сто­роны, в отличие от техники, наука в аспекте формы сознания - имма­нентная принадлежность субъекта (личности и социума),

Социальная деятельность неразрывно связана с технологической деятельностью. Природа технологии, технологических отношений, технологического способа производства в последнее время становится все более серьезным объектом философских и научных исследований. Особое место занимает проблема биотехнологии. Она, вероятно, спо­собна послужить прообразом и основой новой технологической системы, которая не находилась бы в деструктивном отношении к при­роде и цивилизации. В основе технологической реальности лежит техническая среда, технодеятельность. И не случайно для тех из нас, кто родился и живет в городских условиях, «естественная» окружа­ющая среда обитания предстает почти полностью в виде продукта технической деятельности. В этом смысле наша «природа» состоит из гигантского технического объекта. Этот объект и обозначается понятием «техническая среда», «техносфера» [28]. Наряду с техни­ческой средой к технологической реальности относятся также не­технические элементы: окультуренные человеком животные и рас­тения, парки и лесопарковые зоны, пляжи и места отдыха и т.п. Социосфера есть область господства различных элементов субъек­тивной реальности: мира человеческих чувств и эмоций, искусства и науки и т.д.

Разграничение третьего родового вида деятельности на две са­мостоятельные сферы содержит в себе моменты абсолютного и относительного. Абсолютность разделения обусловлена принци­пиальной нетождественностью социального и технологического. Так, человеческая рука, способная играть на скрипке или форте­пиано, и музыкальный автомат, представляющий собой автоном­ное техническое средство, - две различные и не сводимые друг к другу общественные субстанции (или монады, если использовать язык Лейбница). В то же время способность как человеческой руки, так и технического средства выполнять аналогичные обществен­ные функции (извлекать организованные музыкальные звуки) сви­детельствует об отсутствии непроходимых границ между соци­альным (человеческим) и технологическим (техническим) ми­рами. О том же свидетельствует все увеличивающаяся зона взаи­мопроникновения социального и технологического миров: с од­ной стороны, сам человек все более технизируется (показатель­ны в данной связи его искусственные органы), с другой - техника и технология все более очеловечиваются. Это взаимоперепле­тение двух миров находит свое отражение и в общественном со­знании, научной и философской терминологии. Например, ши­рокое распространение в последние годы получил термин «соци­альная технология», под которым следует подразумевать расши­ряющуюся зону технических средств в среде, традиционно отно­симую к природе человека.

И все же современный процесс интеграции социальной и техно­логической сфер не устраняет их субстанциальные отличия и специ­фические способности. Поэтому общественная деятельность как рань­ше, так и сейчас проявляется в двух относительно самостоятельных ипостасях: социальной (собственно человеческой, субъектной) и технологической (объектно-предметной).

Итоговая схема алгоритмического изложения изложения катего­рии деятельности, следовательно, такова.

В свою очередь, каждый из родовых видов деятельности состоит из трех подвидов. Подробное изложение структуры деятельности см.:

Булычев И.И. Основы философии, изложенные методом универсаль­ного логического алгоритма. 3-е изд., Тамбов, 1998.

Обсудить книгу на форуме